Когда всё плохо, просто отвратительно, бессилен Ной, в депрессии Мазай, у старого небесного водителя стабильно неисправны тормоза, реальность словно триллер Стэнли Кубрика, и у Харона переполнен чёлн — для волшебства рождаются Снусмумрики, что означает — мир не обречён. Хотя для счастья ни того, ни этого. Дождливый день напоминает ляп. Снусмумрики рождаются поэтами, бродягами, носителями шляп. Наверно, это славное решение, нечастое, одно из десяти: постичь искусство шляпного ношения, постичь искусство вечного пути. Опять же встретить Хемуля на улице, отвесить филифьонке комплимент. Мой друг Снусмумрик. Только маскируется. Ужасно. Вычисляется в момент.

Когда от воплощений кинохроники любой фантаст полезет под кровать, мой друг сыграет на губной гармонике, планеты продолжая называть смешными именами или кличками. Мой друг (собой доволен не вполне) высмеивает сторожей с табличками, любые запретительные "не", что лезут на бумагу. Сами просятся. Как сорняки, крапива, лебеда. Друг говорит: всё можно, если по́ сердцу и никому не нанесет вреда. Мне можно, чтобы в понедельник пятница. И дома кот, и в голове бардак. Мой друг Снусмумрик, только притворяется пиратом и ковбоем. Ну хоть так.

Когда земля задержится на паузе, дыхание от страха затаив, и город словно в долбаном арт-хаусе, и в моде не мотив, а нарратив, туман-туман, ленивый и творожистый, глотающий трамваи, фонари — Снусмумрики немногие из множества, о ком реально стоит говорить. Проспорив богу, черту, указателю, имея честь и право (и носки), мой друг придёт. Приедет. Обязательно. Прилягут тени, сбивчиво резки на мостовую. Поскребут по гравию, случайно темноту изобретя. Нехитрый ужин будет самым правильным, какой ещё готовят для бродяг: ямайский ром и жареная скумбрия
Вздохнёт Снусмумрик: где-то, как платан, раскинулась Великая Снусмумрия и шлёт депеши в Муми-троллистан.

Пускай нас не запомнит хрестоматия, но мы поймаем в шляпы свет луны, чтоб улыбнулась сказочная братия: для каждого бессмертия годны.

(С)Резная Свирель